— Ты ей звонил? — спросил Вадим, не зная, что еще сказать.

— Да сто раз уже! Она трубку не берет. Гудки длинные, — буркнул заместитель. — Какие разговоры под дозой! Вы один можете терпеть эту дрянь! Да гнать ее в шею!

— Ну, ты подожди — сразу гнать, — поморщился Вадим. — Может, она заболела или еще что-нибудь случилось.

— Позвонить по-человечески, предупредить можно бы-ло?! Вот то-то и оно! Эта мерзавка обнаглела до такой степени, что нас уже и за людей не считает! Гнать ее в шею! — стоял на своем заместитель.

— А кто чертеж испортил, ты выяснил? — спросил Вадим, вдруг вспомнив, что думал по дороге на работу именно об этом.

— Нет. Камеры не работали в тот день. Их забыли включить. Хотя, может, и были исключения… Одна или две камеры, наверное, работали, — сказал заместитель.

Его удивляло то, что шеф думает о такой ерунде — подумаешь, чертеж!

— А уборщица? — Вадим толком не понимал, зачем он говорит все это, но все-таки продолжал.

— А что уборщица? Убрала чертеж, и всего делов! — пожал плечам заместитель.

— Ладно. Набери-ка ее еще раз! — попросил Вадим.

— Пожалуйста. Для вас специально, — заместитель с самоуверенным видом достал айфон, нажал кнопку вызова, и, отодвинув его от уха, продемонстрировал шефу длинные гудки. Телефон Джин явно не был отключен — просто никто не брал трубку.

Вадим почувствовал первый тревожный укол.

Он так и не понял, почему все пошло не так с самого утра, почему дела вдруг начали стопориться самым неподходящим образом. Все валилось из рук — предметы, отношения, смыслы, люди. Все бесило, вызывало острое раздражение и даже ненависть. Он чувствовал дискомфорт, из-за которого невозможно было сосредоточиться на работе. Вадим так наорал на заместителя, что тот вылетел от него как ошпаренный, не соображая, на каком свете находится — на этом или на том.

С этим надо было что-то делать. Через полтора часа Вадим сорвался с места, на бегу сообщив заместителю, что понятия не имеет, когда вернется.

Его джип попал в пробку по дороге к дому Джин. В это время центр всегда замирал в пробках. Вадим бесился, раздраженно барабанил по ни в чем не повинному рулю побелевшими костяшками пальцев.

В переулке было не протолкнуться от стоящих вплотную друг к другу машин. Но возле дома Джин было немного посвободнее. Это казалось странным — словно по какой-то совершенно необъяснимой причине никто не спешил парковаться рядом.

Собравшись с духом, Вадим вошел в дом. Старинная дверь открылась с трудом, издав утробный скрип, который, как битым стеклом, резал по нервам.

Был день, разгар рабочего дня, и, по идее, в доме должны были раздаваться самые разнообразные звуки — скрипы, стуки, голоса людей, музыка, детские крики, да, в конце концов, просто шаги. Но всего этого не было. Вадима поразило, что в доме царила абсолютная, безусловная, ничем не нарушаемая тишина. Он вдруг почувствовал себя так, будто к лицу его приложили душную, не пропускающую воздух подушку.

Тишина… Он никогда не слышал ее такой. Привыкнув к шуму современного города, мегаполиса, полного людей и проблем, Вадим чувствовал себя как рыба в воде среди многообразия этих порой удушающих звуков. Но здесь все было не так. Слишком уж плотным было облако этой противоестественной тишины. И в голове Вадима против его воли загорелась красная тревожная лампочка.

Он медленно начал подниматься по шатким ступеням, поражаясь, что никто не спускался ему навстречу. Никто не догонял его на лестнице, не сопел за плечом… Это казалось странным.

В личном деле Джин, которое хранилось в отделе кадров (у Вадима, понятное дело, был доступ ко всем документам из всех отделов), он подсмотрел номер ее квартиры. Она располагалась на втором этаже, к ней вели два довольно больших лестничных пролета. По идее, судя по возрасту дома, ступени должны были бы скрипеть. Но они не скрипели. Вадиму стало страшно. Почему? Он не смог бы этого объяснить.

Он вдруг почувствовал дрожь во всем теле, от которой кровь застывала, превращалась в лед, остужающий кости и вены. Какой-то липкий ужас поднимался из глубин живота. Лицо словно превратилось в застывшую хрупкую маску, которая приобретала все большую твердость от его встревоженного горячего дыхания. Ему было страшно по причине, которая находилась за пределами его разума, за пределами его интеллекта.

Вадим оказался на втором этаже спустя такой большой промежуток времени, что его хватило бы, чтобы обежать целый квартал, причем трижды. Он сам не понимал, почему так медленно шел сюда. Возможно, он стоял на ступеньках, пытаясь избавиться от охватившего его ужаса. Вернее, даже не избавиться, а хоть бы осознать на уровне инстинктов его причину.

Само время играло против него в этом доме, а ведь при обычных условиях оно всегда выступало его союзником! Здесь даже время казалось врагом, затаившимся в тени и выжидающим удобного момента, чтобы предательски ударить в спину. Да, в тени здесь подстерегала непонятно откуда взявшаяся беда.

Именно это сравнение с затаившимся рядом врагом пришло в голову Вадиму, когда он увидел приоткрытую дверь Джин. На полутемную лестничную клетку из квартиры падала полоска электрического света.

Не желая входить без спроса, Вадим нажал кнопку у двери. Звонок глухим дребезжанием отозвался в квартире. Ответа не последовало. Он ударил в дверь кулаком. Снова — никакой реакции. Из квартиры, где в разгар дня горел электрический свет, не раздавалось ни единого звука.

Вадим резко распахнул дверь и вошел. Свет горел в прихожей и на кухне. Дверь в гостиную была открыта, здесь электричество не было включено. Потоки солнечного света освещали комнату до мельчайших деталей. Вадим решительно шагнул и… застыл у самого порога.

За огромным круглым столом посередине комнаты (массивным, потемневшим от времени; настоящий антиквариат) он заметил ногу. Это явно была нога Джин, казавшаяся безжизненной и выглядевшая, как кем-то случайно забытая ненужная вещь. И в этом было что-то настолько до боли трогательное, что к горлу Вадима подступил комок.

Он обогнул стол. Джин лежала на боку. Глаза ее были закрыты. На ней была шелковая рубашка; бретельки сползли с обнаженных плеч, на которых были отчетливо видны багровые, вспухшие, налитые синевой пятна, как будто ее не только душили, но и пытались разорвать на части кожу. А вот и засохшие пятна крови, застывшие на полу.

Руки Джин, безжизненно упавшие на пол, выглядели еще хуже. От кистей до локтей буквально не было живого места. Они были исполосованы глубокими резаными и рваными ранами, как будто Джин попала в лапы когтистого свирепого хищника. В некоторых местах кожа буквально свисала полосками — кровавыми ошметками, — и это зрелище было самым страшным из всего, что здесь увидел Вадим.

На полу была кровь. Она уже успела застыть. Крови было не так много, но все же достаточно для того, чтобы понять — с Джин случилось что-то очень серьезное. Настолько серьезное, что не хотелось даже думать об этом!